Для заселения в общагу СПбГУ требовали справку об отсутствии ВИЧ. И я к этому отнеслась на ха-ха, мол, какой там, я не ширяюсь по подъездам. А перед кабинетом, где брали анализ, я увидела нескольких мужчин, очень приличных и очень напуганных. И тогда мне подумалось, что это касается не только тех, кто «по подъездам», да и их тоже жалко, и хорошо бы, чтобы у них был хоть чистый шприц.

(Asya Valkovich)

Был слух, что в метро из ленты эскалатора или из сидений торчат иголки «со СПИДом», — будто бы люди так мстят за свое несчастье. До сих пор на автомате осматриваю ленту, прежде чем руку положить.

(Asya Boyarskaya)

В 1998 мой коллега доставал из каких-то завалов что-то нужное, а я держала его за ногу. Через пару недель я узнала, что у него обнаружили ВИЧ, и страшно испугалась, что передалось через ногу. Было стыдно в себе такое обнаружить, неконтролируемое. Жил он после этого недолго, потому что его убили в какой-то разборке из-за наркотиков.

(Alena Limanova)

Мне было лет семь, когда о СПИДе стали говорить (1989-90 год). Сначала мне было очень страшно. Почему-то запомнился кадр из передачи, где были пробирки вроде как с положительными пробами на ВИЧ. Там была синенькая жидкость. И я решила: если пойдет синяя кровь — все, у меня СПИД. А потом поехала я в пионерский лагерь со своим старшим братом (год всего разница, но все равно старший же!). И вот я чищу зубы и забыла, что у меня паста — синяя. Чищу, смотрю в ужасе на свою зубную щетку и бегу через весь корпус к брату. Ну, все! Помираю! Но брат меня успокоил: это просто цвет пасты такой, а синяя кровь из живых людей не течет.

(Анна Лютенко)

Я была мелкой и лежала в институте иммунологии на Каширском шоссе. У меня астма странного течения. На дворе начало 90-х, про ВИЧ мало что известно. На одном из этажей института было специализированное отделение для лечения ВИЧ-инфицированных. Этаж был закрыт, мы никогда не видели его обитателей. По «обычным» отделениями ходили страшные легенды. Что типа ложку или тарелку плохо помоют — и все, а уж если перила на лестнице потрогать после больного… Мы боялись и сидели по своим палатам.

(Кристина Черкасова)

У меня был 4-5 летний ребенок. С его отцом мы уже давно расстались. Лето, ребенок с моими родителями, я одна. Звонит отец ребенка и, рыдая, говорит, что у него СПИД, жить ему осталось два года. Толком ничего не говорит, непонятно, кто ему поставил диагноз, с чего он так решил и т.д. Рыдал, рыдал и пропал. И вот сижу я, а в голове крутится: «Если это правда, то вдруг и я? Ребенок маленький. Мне надо продержаться подольше, вырастить его. Хоть десять лет. Надо что-то делать!» Сгоряча я хотела себе выделить отдельную посуду. Но потом у меня в голове прозвучала социальная реклама, она в метро в то время повторялась постоянно: «СПИД не передается через…» Я немного успокоилась и поехала на Соколиную гору. Врач, который со мной разговаривал, сразу сказал, что в его практике такие случаи часто оказываются жестокими розыгрышами. Объяснил мне, что надо будет предпринять, если анализ окажется положительным, успокоил, четко расписал картину дальнейших действий. Я сдала анализ и, пока мне не сообщили результат, не находила себе места. Врач оказался прав, это был идиотский розыгрыш: «Какой еще СПИД? У меня? Ты поверила? Ну ты что? Я просто пьяный был!» Чуть не убила на месте!

(Анонимно)

В 1987 году родители приехали из Анголы с заездом в Нью-Йорк, и я краем уха услышала их разговор о «новой болезни». Потом в «Известиях» написали, что вирус вывели в лабораториях Пентагона. А потом, уже в 1989-1990 годах, когда я училась в университете, все говорили, что нельзя заниматься сексом с африканцами, потому что у них всех ВИЧ. И вообще тогда при каждом случайном сексе было неприятное ощущение, потому что ходили слухи, что презерватив тоже не защищает. Я помню, как мы с одним деятелем даже честно сначала только занимались пионерскими вещами, пока оба не сдали анализы. Я тогда, кстати, бегала сдавать анализы каждые полгода.

(Нелли Шульман)

Так получилось что у меня в 20 лет, в 1988 году, случился иммунодефицит. Не вирусный, но со сходной картиной течения. Я бесконечно болела всем: ангинами, воспалениями легких, любыми другими воспалениями. Врачи не умели меня лечить и с надеждой говорили: «Наверное, у вас СПИД, сдайте анализ». И я сдавала раз примерно в два месяца. Дура была молодая — лечить они меня все равно не начинали, а сданную кровь жалко. Так длилось лет пять или шесть. А потом я нашла некоторого гомеопата, и ангины прекратились.

(Екатерина Кадиева)

У меня подруга вичевая. Я слегка загоняюсь, но стараюсь делать это незаметно: посуду сразу в посудомойку, но я всегда так делаю, полотенце отдельное, но я всегда гостям их выдаю. И санузел гостевой — потом пидорашу, но этого она не видит.

(Ника Утлинская)

Услышал от коллеги во второй половине 80-х, что есть на свете такая напасть. А то, что эта хрень сама по воздуху не летает, он не сказал.

(Михаил Муссель)

Когда я была маленькая, в 1990-х годах были большие кампании по телевизору по профилактике СПИДа, и вообще эта тема очень обсуждалась. Я, будучи маленькой, не понимала, как он передается, и у меня от обилия всей этой информации начались кошмары, что я им заболела. Я себе меряла температуру постоянно, потому что вычитала, что один из симптомов — постоянно повышенная температура. Отпустило меня только когда я решилась об этом поговорить с мамой-биологом, и она мне все подробно объяснила.

(Дарья Богданова)

Начало 1993-го, на седьмом месяце беременности пришла в консультацию за результатами плановых анализов, миловидная докторша отстраненным голосом сообщила, что у меня подозрение на ВИЧ и что с «такими» в консультации не работают, вот телефон, по которому мне надо звонить, туда посланы мои образцы крови на проверку. На пороге кабинета разговаривали — дальше меня не пустили, буквально. Не помню, как дошла домой, как звонила в лабораторию. Первое, что появилось в голове из осознанного, что единственной причиной предполагаемого диагноза является муж. Я никому ничего не сказала, решив для себя, что что бы там ни было в итоге, ребенок будет здоров, и для его здоровья я должна хотя бы успокоиться. Через несколько дней повторные анализы показали ошибку лаборатории. Эти несколько дней со мной навсегда.

(Наташа Апраксина)

Позвонил любовник (да, я была замужем, мне был 21 год), мертвым голосом сказал, что у еще одной женщины, с которой он спит, подозрение на ВИЧ, сегодня она сдает анализы. Это был 1998 год, результатов надо было ждать сутки. Я поняла, что умру и что убила мужа. Эти сутки не забуду никогда. Анализ оказался отрицательным. Больше я ни разу в жизни не ходила налево, ни с презервативом, ни без.

(Анонимно)

Несколько лет назад у моей подруги нашли ВИЧ. И я оказалась самым дремучим человеком в ее окружении, просто какой-то животный страх был, даже обнять было сложно. Я сама от себя такого не ожидала, расспрашивала обо всем, узнала много полезного. Переломный момент был, когда мы сидели в кафе, и я попросила у нее попробовать мороженое ее ложкой. Аж слезы на глазах были у обеих. И я перестала бояться. Теперь у нее открытый статус, она занимается образованием — про ВИЧ в том числе — и рассказывает эту историю; а я наконец созрела достаточно, чтоб признаться, что я героиня этого эпизода.

(Вера Голубева)

Начало 2000-х. Я к тому времени даже знала некоторых больных ВИЧ, уже писала материал о них, то есть кое-какой опыт имела. А потом в Алуште на пляже ко мне присоседилась компания возрастных гопников. Шутили, веселились, стреляли у меня сигареты. Один из них порезался, уж не помню обо что, и пока я оказывала ему помощь, вся перепачкалась в его крови. А потом другой знакомый (Алушта очень маленький город) сообщил, что я бинтовала больного ВИЧ. И вот знаете что? Все мои знания, пусть и неглубокие, моментально исчезли, и мне просто стало страшно. Написала тогда одному из героев своего материала, прости, мол, что задаю идиотский вопрос, но я в чужой инфицированной крови была только что. Спасибо человеку, он был терпелив и тактичен, хотя тот еще гопник в душе, напомнил, что бактерии ВИЧ погибают от кислорода. Я выдохнула и поплакала на радостях.

(Алена Городецкая)

Мне было 4 или 5 лет, на дворе стоял 1987 год, мы с родителями только что вернулись из капиталистической Бельгии, куда официально отец был отправлен в командировку, а по факту родители планировали просить там политического убежища и оставаться беженцами, но отказались от этой затеи, поняв, какая нищета нам грозила. По возвращении я заболела какой-то неведомой фигней, диагноза даже в Ленинграде поставить никто не мог, но было понятно, что я скоро умру. 1987 год — это когда впервые СПИД появился в СССР. Понятно, что непонятно, что там проклятые капиталисты делают с детьми, так что я чуть было не стала первым диагностированным пациентом в Союзе. К счастью, подозрения не оправдались, болезнью оказалась редкая инфекция иерсиниоз.

(Anna Lockhart)

Я работала в 90-е эпидемиологом, тогда стали проверять всех беременных на ВИЧ, тесты были еще не очень точными, периодически давали ложноположительный результат, после которого нужно было пересдавать анализ для подтверждения, а помощники эпидемиолога должны были сразу начать расследование этих случаев, встречаясь с этими женщинами. Рассказывали, сколько было слез, возмущения по типу «невиноватая я», и, к счастью, на моей памяти никому диагноз подтвержден не был.

(Ирина Иванкова)

В конце 80-х и СПИД, и компьютеры только входили в провинциальную жизнь. В 13-14 лет наслушалась от ребят, что если компьютер заражен вирусом, и за ним поработать, то можно заболеть СПИДом.

(Ольга Волгина)

Начало 90-х. Мама предупреждала, чтобы смотрел, как при мне распаковывают шприцы, когда прививки в школе делали.

(Ян Яршоў)

Ялта, каникулы после первого класса. Мама с подругой уложили детей (нас с подругой) спать и шепчутся во дворике, под фиговым деревом о новой страшной болезни «спит» — так я тогда услышала и долго считала, что СПИД как-то связан именно со сном.

(Светлана Ткаченко)

У меня в первый раз сгорела жопа от несправедливости, когда кто-то из мальчишек из класса начал нести полную ерунду о том, что нужно специальные отдельные районы делать для положительных, чтобы жили, мол, у себя в резервации. Я помню, что собрала волю в кулак и без матов, аргументированно объяснила, какой это бред. И как никто не застрахован, потому что, к сожалению, из-за чужой халатности или по злому умыслу могут заразить даже его, и отправится он в «лагерь». Психолог, что характерно, потом вызвала меня на беседу, чтобы узнать, все ли у меня в порядке в семье. Ей показалось, что я подозрительно сознательный и серьезный подросток. Помню, что тогда произнесла свою фирменную фразу: «Все окей, я просто не люблю тупых людей». Над этой фразой смеялась и психолог, и родители, когда я им рассказывала, и друзья. Мне лет 12-13 было.

(Александра Кузнецова)

Помню, что много писали в 1990-х про СПИД и ВИЧ, а я была любознательный ребенок, к тому же уже тогда мнительная очень, так что смотрела и читала все про СПИД, знала, как именно можно заразиться, и помню, что ужасно переживала все эти истории, как заболевших людей травят и боятся. Помню историю про ребенка из глубинки, то ли с подозрением, то ли с диагнозом уже, которого врачи сами так боялись, что заперли в боксе и еду передавали через крохотное окошечко.

(Ляля Киселева)

Однажды, в конце 80-х, мама принесла бананы, и я начала грызть один из них прямо с кожурой, а мама как закричит: «Ты что?! Они же немытые, из Африки, а там — СПИД!»

(Lea Tipisseva)