Дружила с парнем — именно дружила. Художник, гомосексуал из кавказской семьи, вынужденный скрываться от всех и вся. Спустя много лет, уже в Москве, звонит, сообщает о своем новом статусе, ожидая, что я от него отрекусь, стану брезговать и все такое. Варили вместе борщи, ели из одной посуды, спали на одном диване — ну хреново со спальными местами было. Я матчасть быстро изучила, страхов и суеверий никаких не было, поэтому к следующей подруге, которая заразилась от отморозка-любовника, уже была готова — поддержала, как могла. Повезло мне, в общем, что я — книжный червь и википедияфаг.

(Катерина Кларк)

Cтолкнулась на второй год жизни в РФ, в 2012. У мужа есть друг А. Его однокурсник. Один из немногих, с кем муж с удовольствием общался. Гей. Как-то зазвал нас в гости. Рассказал, что имел контакт с ВИЧ-положительным, и собирается сдавать тест. Через пару дней сам приехал к нам. Сказал, что сам ВИЧ- положительный. С вызовом таким. «Ну положительный, и что? — спросили мы. — Секс тебе с нами все равно не интересен, если решишь хрень делать и за терапией не поедешь, за ручку отведем, а сейчас у нас плов не съеден и вино не выпито». Года через полтора парень уехал в Штаты.

(Диана Устюкова)

В реальности первый раз столкнулась, когда мой парень ушел от меня к ВИЧ-инфицированной. Ему было 19, он влюбился по уши, ему было пофиг. Но она его бросила, потому что по-настоящему любила только того, кто ее заразил.

(Neanna Neruss)

Не помню, как впервые столкнулся с темой ВИЧ. Но вот буквально сорок минут назад мне сообщил о своем положительном статусе один друг — мальчик, 22 года. Мне больно, горько, я испытываю гнев, сочувствие и еще много чего. Но мальчику я об этих чувствах не говорю, потому что после всех лет в ЛГБТ-движе и ВИЧ-сервисе на автомате включаю «равного консультанта», задаю правильные вопросы, мотивирую обратиться к психологу и т.д. Я пишу ему про принятие диагноза, а он пишет, что «уже смирился». Я пишу ему про ложное принятие диагноза, а он пишет, что не бросит принимать таблетки, потому что беспокоится о других, но что он наплевательски относится к себе и «просто опустошенно существует». Пишет, что если бы рядом был парень, которого он любит, было бы проще все это пережить, но уже отчаялся найти… Договорились раз в неделю созваниваться — так друзья из друзей превращаются в консультируемых.

(Тимофей В.Созаев)

В 2007 подружилась с ВИЧ-инфицированным парнем. Он заразился в 17 лет, врачи прогнозировали, что проживет лет десять. Друг готовился к тому, что на терминальной стадии болезни станет затворником и будет угасать в одиночестве. Мне было страшно и больно смотреть, как человек живет, зная, сколько ему осталось. Помню, как мы сидели на трубах и говорили о том, что чудо же бывает и почему бы чуду не произойти именно с ним, что могут же в ближайшие годы создать лекарство. Мне очень хотелось, чтобы его болезнь оказалась его подростковой выдумкой. Ну бывает же, что в девятнадцать лет человек наговаривает на себя, чтоб больше любили и жалели. Потом наши пути просто разошлись. И через несколько лет друг пропал. Ни в соцсетях, ни по старому номеру телефона найти его не могли. Никто из общих знакомых ничего о нем не слышал. Я мысленно с ним попрощалась, помня его планы затвориться и умирать не на глазах у близких. Год назад он вышел на связь сам. Красивый, румяный, цветущий и радующийся жизни (ну по крайней мере фотки из путешествий с каким-то симпатичным парнем об этом говорили). И это замечательно.

(Наталия Честнова)

Ну, сначала это был просто треп, песни «спит, спит Оля, спит с кем попало, а про СПИД, СПИД, СПИД Оля не слыхала», «откуда боли в горле — от СПИДА, дорогая, помрем лет через десять мы все, как ни молись» и «ну что сказать, ну что сказать, пусть СПИД гуляет близко, а нам плевать, а нам плевать, ведь мы из группы риска» (арбатская Группа Риска). Это начало 90-х. Потом состоятельная подруга моей подруги сдала анализ и получила положительный результат, и на три дня все судорожно считали, кто с кем когда спал. Пересданный анализ оказался отрицательным. А потом, уже ближе к концу 90-х, я торчал с людьми, у которых был ВИЧ. Следили, естественно, где чей шприц. Следили успешно, я не заразился.

(Кирилл Кулаков)

Я лежала уже в 2008 году на сохранении, и у нас в палате была молодая женщина, завязавшая наркоманка, которая тоже очень хотела сохранить ребенка. У нас всех брали там анализ на ВИЧ, и она довольно спокойно сказала, что она, скорей всего, заражена, так как отец ребенка точно «вичевой». Это подтвердилось. Помню, что ни одна из женщин палаты (нас было шесть) не поменяла своего отношения к ней ни на грамм. Только больше стали переживать за нее, но никто не боялся с ней быть в одной палате, обнимать ее и все такое. Надо сказать, что она чуть ли не единственная из нашей не очень удачливой палаты тогда «сохранилась», родила, правда, не девочку, как хотела, а мальчика. Без ВИЧ-инфекции, роды вели специальным образом. Я с ней потом некоторое время еще общалась, потом потерялись как-то, и не знаю, как она. Надеюсь, все хорошо.

(Мария Стрельцова)

В начале 2000-х я жила в маленьком городе и училась в школе. Моя лучшая подруга познакомилась в художке с девочкой, у которой был ВИЧ. Она попала в довольно серьезную аварию, а водитель оказался ВИЧ-положительным. Единственные эмоции, которые это вызвало — сочувствие и ощущение ужасной несправедливости. Я тогда уже знала, что существует терапия, но было не очень понятно, насколько хорошо она работает.

(Alexandra Romanenko)

Меня это столкновение излечило от гомофобии (которой были заражены почти все советские люди моего и более старшего поколений). Очень близкий друг сделал сразу же два признания: он — гомосексуал (разумеется, он сказал по-другому), и у него СПИД. И то, и другое поразило, но хоть мозги сразу же встали на место.

(Олег Лекманов)

В Нью Йорке в 1992 году я познакомилась с парой ребят-геев, они были моими соседями, один из которых был ВИЧ-инфицирован. Во-первых, потрясло, что все друзья общаются с ним как обычно, обнимаются и пр. Мне это сначала казалось странным. И второе, они примерно раз в месяц, а то и чаще, ходили на похороны. Их друзья умирали… мой сосед умер через три года после нашего знакомства. Сейчас это кажется очень и очень далеким прошлым. Ситуация, слава Богу, сильно изменилась в лучшую сторону.

(Елена Львова)

Подружился с девочкой в «лихие» 90-е. Вечер. Позади ужин, свечи, вино, секс. Звонок. Ее работодатель, по совместительству — сожитель. Звонит из Германии, где скрывался от мусоров. Вполуха слушаю диалог. Девочка говорит, что она не может говорить, потому что она занята и не одна. «Я должен тебе признаться, у меня СПИД», — говорит чувак и вешает трубку. Так рано, как я, на анализы в лабораторию еще никто не приходил. Еще затемно. Неделя ожидания результата. Потом пересдача. Потом — запоздалое признание, что это была шутка из-за ревности. Надо сказать, что в то время ВИЧ был страшилкой, типа нынешней ковидлы — смерть, чума, *** (конец всему. — Прим. ред.) и вау-вау. Кстати, от перенесенного шока девочка сошла с ума… Жаль.

(Sergei Greedusov)

С моим нынешним мужем мы познакомились в 1997 году. Многие очень серьезно спрашивали его: «Ты не боишься? Она ведь из Калининграда. У них там СПИД через одного…» Он легкомысленно отвечал, что готов умереть со мной в один день — неважно, от чего. До сих пор живы.

(Марина Максимова)

Я выросла в типичном одесском дворике. С кошками, бабками в бигудях и с сигаретами, с алкоголиками, наркоманами, людьми сомнительных профессий, культурными евреями и ветеранами. И помню, как один сосед заболел СПИДом. У нас на глазах из огромного дядьки он за несколько лет превратился в желтого сухого старичка. И умер в итоге. Но сейчас вот вспоминаю — никто во дворе не переживал, что заразится. Сосед тот продавал зелень на рынке — и все преспокойно у него эту зелень покупали, уверенные, что если не спать с ним и не колоться — то и не заразишься.

(Svetlana Malinovskaya)

Была в гостях, и друг, который меня привел, познакомил меня со своим братом фразой: «Это Игорь, и у него ВИЧ». Нормальный такой Игорь был. 2004 год.

(Таня Панфилова)

От ВИЧ умер молодой артист, 1996 год, очень сексуально активный. Кого успел заразить — непонятно, все были в тихом ужасе несколько месяцев. Позже одна девочка из компании покончила с собой, причину все подозревали именно эту. (Alena Shwarz)

Один знакомый, занимающий руководящую позицию, уволился и переехал. Через пару лет пришло известие, что у него ВИЧ, поэтому необходимо проверить всех женщин в компании, с которыми он спал. Таких оказалось несколько, некоторые замужем. Они, бедняжки, постарели на десяток лет, пока ждали результатов теста. К счастью, все оказались здоровы.

(Liubov Zotova)

В начале 90-х одна моя подруга делала аборт. Экспресс-анализ на ВИЧ тогда сдавали прямо в больнице перед процедурой. И ее результат оказался положительным. Неделю до получения результатов следующего анализа я провела, конечно, в аду. Старалась ее всячески поддерживать, но внутренне прощалась с ней ежеминутно. Второй результат был отрицательным, к счастью. И все это забылось совсем. Сейчас даже ничего не дрогнуло внутри.

(Maria Matskovskaya)

Самый конец 1980-х. Заболел знакомый во дворе — славный, красивый парень, чуть старше нашей компании (его младший брат в нашей компании был). Наркотики. Мы с ужасом смотрели на него и тихо обсуждали, сколько он еще проживет и вот это все. Его родителям каким-то чудом удалось посадить его на терапию и снять с наркотиков. Но на это ушли чуть ли не все их деньги.

(Tanda Lugovskaya)

У меня уже в 2000-е годы был коллега (в США). Ему было под 60, и он говорил хриплым таким голосом. Мне было 25, и я думала, что это просто особенность у него такая. Потом я узнала, что это от СПИДа, с которым он живет уже много лет, но вот как-то удается лечиться, бороться и выживать. Он был совершенно потрясающий чувак, знал много языков, русский в том числе. Ему становилось все хуже, и хуже, и хуже, и через пару лет он покончил с собой.

(Olga Zamaraeva)

Не помню, как узнала, много было к середине 90-х информации вокруг. Но как-то ужасно было, и я понимаю это под «столкнулась», когда в 1997-98 году, когда я уже уехала из маленького подмосковного городка, славного тогда бандитским и наркотическим изобилием, мне рассказывали про девочек из нашей большой околошкольной компании. Не близкие, но такой, понятный круг, сестры чьи-то, соседки. Приличные семьи, курсы при одном из четырех институтов, удобных с нашей электричкой. Про одну, вторую, третью: умерла в тюрьме от СПИДа. Героин, торговля, чтобы юзать, буквально пара лет и весь цикл.

(Natacha Landes)

На вокзале города Варшавы, где я случайно оказался с очень солидным и взрослым отцом и его солидными коллегами, к нам пристала девочка лет 14. «Please help. I am sicken AIDS». До этого я никогда в жизни не встречал:

— иностранцев своего возраста

— эльфийского вида платиновых блондинок

— людей, попавших в беду (так или иначе), которые говорят по-английски (или хотя бы заучили фразу)

— ВИЧ-инфицированных.

Впечатление было очень странное. Вся взрослая компания от нее шарахнулась, а я на некоторое время остался смотреть. Дальше могла бы быть сцена из фильма в стиле городского фэнтези. Но не случилась, это же вокзал, между нами прошли какие-то люди, и все.

(Oleg Roderick)

Узнала про СПИД, наверное, как и все мое поколение — из воздуха: кажется, даже в «Пионерской правде» писали об этом. В середине 80-х уже невозможно было не знать о том, что где-то в Африке люди поголовно умирают от «этого чего-то страшного». Потом пришли подробности, что он передается половым путем… А в быту столкнулась году в 1997-м. В общежитии был парень, героиновый наркоман и гей, который сказал, что у него ВИЧ. Столько лет прошло, с наркоты он слез, жив-здоров и все у него хорошо, насколько я знаю.

(Ira Márgoolis)